В обиде тесноты
иду на глубину.
Подгнившие листы
я за собой тяну.
И буковок ряды,
прилипшие к листу,
под зеркалом воды
уходят в темноту.
С другой странички глас-
ных оторвался рой.
И утонувший глаз
их видит над волной.
Они летят, летят
над амальгамой вод,
похожи на утят,
что в тучах видел тот
венецианский дож —
неисцелимый. Иль
тот чех, что в снег и дождь
к затону приходил.
Следить за гладью вод
теперь иных черёд:
всегда найдётся тот,
кто пёрышко найдёт.
© КЧ, декабрь 2008